Оба мы жертвы одной и той же чумы двадцатого века. На этот раз не Черной смерти — серой жизни
— "Остров", О. Хаксли (1962)
Единственный миф современностиЗа последние сто лет в индустрии ужасов появилось не так много новых персонажей. Демоны, ведьмы, вампиры, призраки, колдуны — все они существовали в мировом фольклоре задолго до появления кино. Если не брать в расчет страшных клоунов, которые все-таки не так часто появляются на экране, то двадцатый век подарил нам лишь одну действительно новую форму нежити — это зомби.
И хотя прототипы зомби появлялись в разных культурах и раньше, этот образ действительно ушел в массы уже даже на в 20 а в 21 веке! Так, почти 80% всех фильмов про зомби вышли после 2000 года. Для сравнения, за тот же период, то есть за последние 25 лет, было снято лишь 30% всех фильмов про вампиров, а 70% приходится на 20 век. Для зомби статистика обратная.
Это довольно интересно. Определенные образы, которые возникают в культуре, тем более на таком массовом уровне, возникают и становятся популярными не просто так. Это означает, что такие образы вступают в резонанс с сознанием людей и им они становятся фундаментально понятны. Образы, которые мы способны воспринимать, запоминать, передавать другим, с которыми мы способны взаимодействовать — это образы, которые нам понятны и которые для нас заключают что-то реальное.
И по какой-то причине на границе тысячелетий образ зомби начал резко резонировать с нашим сознанием, мы начали воспринимать его как реальный, пусть, конечно, мы это так и не называем, но так и есть: мы начали видеть в нем нечто реальное.
Само слово «зомби» пришло к нам с Гаити, где была очень развита культура Вуду. Считалось, что с помощью Вуду-магии было возможно либо воскрешать мертвецов и управлять ими, либо лишать живых людей воли и также управлять ими. В любом случае, отличительной характеристикой зомби с самого начала было не пожирание плоти, мерзкий вид или медленная походка, а именно отсутствие воли, сознания, способности управлять самим собой.
И до сегодняшнего дня эта семантика сохранилась. Когда в отношении современного человека говорят, что «он — как зомби», имеется в виду, что человек действует неосознанно, отключился от реальности, не осознает происходящего, живет на автопилоте и так далее.
В этом смысле зомби как метафора современного состояния жизни большинства людей наверное имеет право быть. Мы действительно часто реализуем какие-то программы поведения, особо не задумываясь, для чего это делаем, то есть буквально живем в автопилоте. Но мне кажется мы можем капнуть чуть глубже… и увидеть, что миф о зомби имеет намного более глубокую связь не просто с образом жизни современного человека, но с корнем нашей культуры и во многом этот миф отражает те тектонические сдвиги, которые происходили в нашем обществе, культуре, в нашей душе последние пару веков. Жиль Делез писал в 1972 году, во многом предвосхищаю будущие события, что миф о зомби — это единственный миф современного мира. И отчасти это правда. И в данном небольшом видео мы как раз постараемся понять, почему на самом деле зомби-миф возник и как он связан с событиями последних столетий нашей человеческой истории.
Что такое зомби-миф?Несмотря на некоторую вариативность, в целом образ зомби остается удивительно устойчивым от фильма к фильму. Зомби могут перемещаться с разной скоростью и обладать разного уровня физической силой, но во всем остальном их основные характеристики фундаментально не отличаются.
Итак, начнем с самого начала — с появления самих зомби. Как правило, мы либо ничего не знаем об их происхождении, и для героев истории это в общем то не имеет никакого значения, либо у нас есть лишь слухи и обрывки информации: что-то про неудачный научный эксперимент, утечка смертельного вируса, чудовищная мутация, каннибализм в диких племенах… Сведения обрывочны и неточны. Мы просто имеем дело с фактом: зомби каким-то образом оказались в нашем мире и меняют его с чудовищной быстротой.
И это довольно важно: тот факт, что мы ничего достоверно не знаем о происхождении зомби, говорит о том, что у зомби нет истории. Или можно сказать, что они стали настолько оторваны от своей истории, что ее как будто никогда и не было. Они пришли из ниоткуда. Их появление — это чистая случайность. Их не призвал злой колдун, чтобы уничтожить человечество. Они не ждали своего часа тысячи лет и пришли сейчас, чтобы исполнить какое-то древнее давно забытое пророчество. Нет, они просто возникли — неизвестно где, неизвестно почему и зачем.
И в отличие от всех остальных магических злых существ, зомби никак не пытаются скрыть свое появление. Как правило, злодеи выжидают, скрываются, копят силы, чтобы в нужный момент нанести удар стремительно и неожиданно для героя. Они обманывают героя, заманивают его в свое логово, притворяются его друзьями, притворяются не теми, кто они есть на само деле, и так далее. Зомби же с самого начала показывают себя в своем истинном и единственном виде. Во многом потому что им нечего скрывать, у них нет цели уничтожения человечества. У них вообще нет никакой цели или плана.
И в этом выражается главное определяющее свойство зомби — полное отсутствие сознания. Любое наше действие всегда упирается в какую-то цель, а любая цель всегда есть выражение ценностей. Иногда наши ценности входят в противоречие: например, я знаю, что получу удовольствие от этого поступка, но он расстроит близкого человека. И то и то для меня важно. И я могу использовать свое сознание, чтобы принять решения в условиях данного конфликта. У зомби же никаких ценностей и, соответственно, никакого конфликта нет. Им не нужно сознание. Они не разрываются между противоположностями, не борются со своей природой, не сокрушаются по поводу своей судьбы, не пытаются найти способ вернуться к человеческому состоянию. Они — просто машины с одной единственной функцией — потреблять.
Потребление — это, по сути, единственное, чем заняты зомби. Они не испытывают ненависти к живым людям и не пытаются их изничтожить. Нет, они только хотят потреблять живую плоть, а все остальное — это как бы побочный эффект. И это свойство зомби связано с несколькими интересными особенностями:
Первое — их голод ненасытен. Сколько бы они не потребляли, они хотят еще, а потом еще и еще. При этом их потребление ни к чему не приводит. Они не становятся больше, сильнее, умнее, они не растут, не меняются. Зомби не интегрируют в себя объекты своего потребления, они просто уничтожают их. Потребление не преследует никакой цели. Что интересно, в большинстве зомби-фильмов если зомби перестает потреблять, он не умирает — он уже мертв. То есть для них потребление — это даже не вопрос выживания. Потребление — это их способ существования в этом мире, это образ жизни.
Второй момент связан с пристрастием зомби именно к мозгу. Да, этот образ не столь популярен и он присутствует не во всех фильмах про зомби. Например, в "Ночь живых мертвецов", «28 дней спустя», «Война миров Z», «Ходячих мертвецах" — во всех этих фильмах зомби просто стремятся к поеданию человеческой плоти, не выказывая предпочтения определенным частям тела. И все же данный образ является слишком интересным, чтобы его обойти. Интересен он по той причине, что мозг — это орган, который в западной культуре традиционно символизирует разум, сознание и источник смысла. Стремление зомби к поеданию мозга можно понимать как попытку найти, получить, обрести смысл. Но как именно они пытаются обрести смысл? Точно так же: через потребление, это единственное, что они в принципе умеют. Но безусловно, через потребление смысл зомби не обретают, они не интегрируют в себя съеденный мозг, они не отращивают собственный мозг. И неудивительно! Смысл — это привилегия живых людей, то есть людей обладающих волей, сознанием и свободой. Без воли смысл невозможен. Но, что интересно, зомби даже не способны осознать своей цели, они не понимают, что на самом деле они пытаются обрести смысл. Они инстинктивно стремятся к нему, не понимая, что их единственный инструмент — потребление — для этого не пригоден. Зомби отражают вечное движение к смыслу, в котором нет даже крохотной надежды на его обретение, потому что это движение не тем путем. Путем гедонистического наслаждения, если угодно.
И последнее, что относится непосредственно к потреблению: в желании потребления зомби не заботятся о самих себе. То есть даже собственная жизнь, если можно это так назвать, не является для них ценностью. Они будут бросаться на штыки, идти через огонь и сгорать в нем, подставляться под пули в попытке добраться до объекта потребления. В этом смысле зомби лишены одного из главных свойств живых организмов — заботы о собственном выживании. Зомби — это в чистом виде функция, механизм, программа.
И этим зомби отличаются от практически любого другого мифологического зла. В известном смысле они в принципе не являются злом, потому что любые категории морали возможно применять только в условиях свободного выбора. Мы говорим, что человек совершил плохой поступок только в том случае, если он мог его не совершать, если это было его свободное сознательное решение. Собственно, это тот принцип, на котором строится вся наша юридическая система. Даже я бы сказал вся наша цивилизация. У зомби же полностью отсутствует любого рода субъектность, они полностью лишены воли и поэтому не могут котироваться как зло. Во всяком случае не больше, чем вирусы или бактерии.
Более того, у зомби есть еще одно интересное отличие от традиционного зла: зомби не находятся в иерархии зла. Все традиционное мифологическое зло — вампиры, оборотни, ведьмы, демоны, водяные, василиски, банши, ракшасы — все они так или иначе находятся в некоторой мифологической структуре. Есть старшее зло и есть младшее зло, подчиненное. Например, в мифах о вампирах часто укушенный вампиром становится ему подчиненным. Сам же вампир подчинен более старшим демонам Ада. В большинстве мифологических систем подземный мир имеет определенную довольно детальную структуру: греческий Аид, индуистский Нарака, христианский Ад. Традиционное зло не существует в вакууме, оно встроено в какую-то смысловую систему. Зомби же ни в какую систему, структуру или иерархию не встроены, они существуют сами по себе просто как продукт случайности. Их зло — это безликое зло, неинтересное, бездумное, неосознанное и примитивное.
Теперь переходим к более тонким моментам. Но одновременно и более глубоким. Зомби полностью отчуждены от среды, в которой они существуют. Мы, люди, в некотором смысле не существуем безотносительно своей среды, безотносительно культуры, общества других людей, экономической системы и так далее. Мы очень глубоко со всем этим интегрированы. Давно известно, что мы воспринимаем внешний мир не как мир физических объектов, но как мир возможностей и угроз, инструментов и препятствий. Если нам нужно забить гвоздь, то любой предмет вокруг превращается в потенциальный молоток. Мы будем носить разную одежду в офисе и дома, мы будем по-разному общаться с друзьями, детьми и родителями. Мы просыпаемся, когда восходит солнце и ложимся спать, когда оно заходит. Мы одеваемся легко летом и тепло зимой. Мы и мир, в котором мы существуем, находимся в постоянном взаимодействии и в циклах обратной связи. Зомби же полностью оторваны от мира, они существуют в абсолютном вакууме, они никак не взаимодействуют с миром и мир никак на них не влияет. Они остаются всегда одинаковыми.
Отсутствие взаимодействия с миром выражается в трех формах: отсутствие дома, общения и культуры. Поговорим о каждом в отдельности.
У зомби, опять же, в отличие от практически любого другого мифического персонажа, в принципе нет никакого обиталища, куда бы они могли возвращаться. Вампиры спят в гробах в замках, ведьмы живут в лесу в хижинах, некоторые монстры прячутся в горных пещерах, другие — на морском дне, третьи — в подвалах домов, на чердаках, в тайных комнатах. Зомби же лишь вечно блуждают в поисках пищи. Отсутствие дома — это тот же символ, что и отсутствие истории. У них нет корней, нет никакой опоры, нет стабильного начала, к которому они могли бы возвращаться.
Далее, важное выражение отсутствия связи с миром — это полное отсутствие общения между самими зомби. Зомби — это практически единственные мифические персонажи, которые приходят исключительно массово. Вампиры, ведьмы, оборотни, демоны часто действуют поодиночке. Зомби же — никогда. Один зомби — безобиден и жалок. Они опасны именно своим количеством. Но при всем при этом, между ними никогда нет коммуникации, между ними нет никакого общения, они никак не взаимодействуют друг с другом, не обмениваются информацией, не помогают друг другу, даже не соперничают. У них нет речи или языка, хотя, даже если бы он был, им было бы абсолютно нечего сказать. Они просто существует рядом друг с другом, но абсолютно не замечают ничего кроме потенциальной пищи.
Далее, последнее, что относится к разрыву с миром: у зомби полностью отсутствует какая-либо культура, в самом широком смысле. У зомби нет ритуалов, которые связывали бы их с миром и, например, с природными циклами, нет традиций, нет мифологии, которая бы объясняла их существование, нет социального устройства, иерархии, общих правил поведения, которым следуют члены зомби-общества. Для людей культура — это среди прочего способ интегрироваться с природной средой. Культура — это в некотором смысле среда внутри среды. Мы строим дома для защиты от дождя, ветра и диких животных. Мы делаем копья для охоты. Шьем одежду для защиты от холода. Все это — элементы культуры. Культура — это наше средство адаптации. Но зомби не адаптируются, они всегда одинаковы: в лесу или в городе, один или в толпе других, днем/ночью, летом/зимой — они никак не интегрируются со средой, поэтому они не создают никакой культуры.
Ну и в завершение этой части поговорим о таком явлении как зомби-апокалипсисы. Как мы уже говорили, зомби никогда не приходят поодиночке, все фильмы про зомби — это фильмы про зомби-апокалипсисы. И использование здесь слова «апокалипсис» довольно интересно. В греческом языке оно означает снятие завесы, открытие чего-то ранее неизвестного, то есть буквально апокалипсис означает «откровение». В современном же языке это слово практически полностью утратило изначальное значение и используется исключительно в значении «конец света». И это очень большая ошибка. Во многом она связана с тем, что в откровении Иоанна, в последней книге Библии, действительно говориться о своего рода конце света, это правда. Но не это самое главное! В откровении Иоанна говориться о перерождении мира. По аналогии с историей Христа, мир должен закончиться, чтобы возродиться и прийти к высшему смыслу:
И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба […]
Апокалипсис несет в себе идею окончательного смысла: каждый будет судим по делам своим, а человечество обретет новую форму бытия, соединившись с Богом. То есть это не катастрофа ради катастрофы, а очищение ради высшего порядка. Но в историях о зомби апокалипсис просто ничего не значит. Нет высшего космического порядка, который бы оправдывал страдания. Мир просто рушится, и вместо возрождения человечества, у нас остается только его вырождение. Если христианский апокалипсис завершает историю человечества, приводит ее к высшему смыслу, то зомби-апокалипсис показывает невозможность самой идеи истории, идеи законченности, идеи смысла. Этого больше нет.
И теперь мы переходим к главному вопросу — почему собственно такой странный образ возник в культуре, почему стал настолько популярным уже в 21 веке и что это значит? Отчасти, конечно, ответ очевиден:
Во-первых, потребление действительно захватило нас с головой, уже моветон говорить об этом. В особенности это относится к потреблению информации и контента, которое просто улетело в космос после появления смартфонов, соцсетей, массового распространения интернета. Но и другие, более традиционные, виды потребления процветают в не меньшей степени. От ожирения, например, в мире умирает людей больше, чем от голода.
Во-вторых, да, действительно, мы становимся стремительно оторваны от любых корней, истории, традиций, это тоже факт. Люди во всем мире смотрят одни и те же фильмы, слушают одну и ту же музыку, носят одну и ту же одежду. Мобильность населения растет, многие сейчас не имеют постоянного дома и всю жизнь перемещаются, удаленная работа тому способствует.
В-третьих, да, действительно, несмотря на все современные возможности коммуникации люди как никогда сегодня чувствуют себя одинокими. Мы постоянно вместе, постоянно окружены другими людьми — как и зомби постоянно окружают друг друга — но качество взаимодействия стремительно падает, с каждым поколением у нас все меньше близких друзей, все меньше размеры семей.
Да, это все правда, это все очень понятные простые метафоры, которые на поверхности. Но мне кажется мы можем пойти еще чуть глубже. Можем попытаться понять, что означает этот образ не просто в контексте нашего образа жизни, но в контексте всей нашей культуры.
Культурный контекстСимвол зомби, как и любой символ, возник не в изоляции, это не культурная аномалия. И это не просто отражение нашего современного образа жизни, хотя и это тоже. Что намного важнее, символ зомби — это отражение состояния ума, мироощущения и, если можно так выразиться, состояния души современного человека. Образ зомби — это воплощение глубокого кризиса, в котором человек сейчас находится и в который мы активно погружаемся последние по меньшей мере 200 лет. Образ зомби — это не только отражение одиночества, разрыва с корнями и консьюмеризма, это воплощение, как я постараюсь показать, всей философии новейшего времени, а именно философии постмодерна. И чтобы понять значение этого образа, нам нужно понять, что такое постмодерн и как он возник. А это проще всего сделать на контрасте с двумя другими доминирующими в свое время взглядами на мир, а именно — традицией и модерном.
Сразу важно сказать, что традиция, модерн и постмодерн — это не столько исторические периоды, сколько образ мысли, мироощущение человека, принцип, на котором он строит свою жизнь. Мы говорим, что модерн сменил традицию, а постмодерн сменил модерн в том смысле, что эти системы ценности стали преобладающими в обществе в этот период. Но при этом и традиционный и модерновый и постмодерновый взгляд на мир могут существовать в одно время и даже внутри одного человека.
Итак, начнем. К традиции можно грубо отнести весь период истории до 14 века, то есть до раннего Ренессанса. Название традиция говорит само за себя. В этот период у нас существуют определенные догматы, которые являются универсальными ответами на все вопросы жизни, единственной верной инструкцией к жизни, и эти догматы мы в принципе не ставим под вопрос. Главным источником же таких догматов изначально являлась непосредственно традиция, которая существует в определенном обществе, то есть мы делаем так, как делали всегда и не спрашиваем, почему так, а с середины первого тысячелетия на Европейском континенте источником таких догматов стало было Священное писание. При этом единственным авторитетом в этих вопросах, единственным институтом, который мог интерпретировать и объяснять Священное писание, была Католическая церковь. И во многом, это было довольно удобно по целому ряду причин:
- Во-первых, Христианство до Реформации обеспечивало общий универсальный моральный закон. У нас нет неопределенности в вопросах этики. Да, мы можем спорить, в чем именно должно выражаться почитание отца и матери, но мы не оспариваем сам закон, который был записан в скрижалях завета: «Почитай отца твоего и мать твою». Мораль абсолютна, она дана нам Богом. И в известном смысле это освобождает нас от большой головной боли: мы знаем, что есть правильно.
- Далее, Христианство дает нам весьма определенную и понятную космологию. Мир организован в великую цепь бытия: наверху находится всемогущий Бог, спускающий нам моральный закон, под ним ангелы, далее — мы, люди, и затем все остальные животные и растения. Существует рай и ад, небесные светила вращаются вокруг Земли, Земля является центром мироздания, человек создан из праха земного по образу и подобию божьем. Устройство мира определено и известно. При этом вся эта космология имела нарративную связанность: цепь событий от сотворения мира до воскресения Христа, до наступления конца времен, который приведет историю человечества к финалу, создает в сознании ощущение осмысленности. Концовка любой истории — это то, что преобразует наше пониманием всех предшествующих событий и наполняет их смыслом.
- И непосредственно смысл — это следующий важный элемент традиционного мироощущения. Библия дает нам весьма конкретный ответ на вопрос о смысле жизни. Смысл жизни, говорит она, — в служении Богу, то есть в исполнении его моральных законов, в совершении праведных поступков. Даже если отойти от христианства, во всех традиционных обществах, в языческих — особенно, вся земная жизнь, все действия человека имели некоторое ритуальное значение. Рождение, крещение, венчание, смерть, а также охота, сбор урожая, строительство дома — все было отражением высшего порядка и, соответственно, было наполнено смыслом. И это крайне важно. Связь с высшим миром — это то, что обеспечивало в сознании людей традиционных обществ ощущение смысла.
- Последний момент, который хотелось бы упомянуть в отношении традиции — она создавала общность людей. Общая мораль, общие ритуалы, общие праздники, общий порядок жизни. Вплоть до Великой чумы, черной смерти 14 века люди перемещались очень мало и были как правило объединены одной географией, что, конечно, очень помогало сохранять общность традиций.
Собственно Великая чума, из-за которой люди начали активно перемещаться на большие расстояния, стала одним из катализаторов начала нового период в истории. Были и другие причины, но о них мы сейчас говорить не будет. Так или иначе, в 14−15 веках приходит Ренессанс и ситуация начинает заметно меняться: на первое место выходит уже не человек, как раб Божий, но человек как самостоятельное свободное существо, которое по милости Божьей наделенное свободной волей, может сам быть творцом своей судьбы, сам прокладывать собственный путь, сам определять, как будет выглядеть его жизнь. Иными словами, начинает постепенно складывать идея об индивидуализме. Пока еще мы не видим отрицания Бога, но уже человек с Богом находятся практически на равных в диалоге, это уже не отношения абсолютного подчинения. На этой же волне, хотя в реальности все было чуть сложнее, но в целом в рамках этого же направления развития мысли, Мартин Лютер предложил принцип Sola Scriptura, один из двух главных принципов протестантизма, предполагающий, что каждый человек может сам интерпретировать священные тексты и для этого не нужно обращаться к церкви, к папам, священникам. С одной стороны, это принесло огромную свободу: мы больше не подчинены коррумпированному прогнившему институту папства в таком важном вопросе как вера. Но одновременно это подрывало единство веры: если каждый может интерпретировать Писание по-своему, и каждая интерпретация имеет право на существование, то возникает вопрос — в чём тогда смысл и ценность такой веры, если у каждого она своя? Чем это будет отличаться от веры в макаронного монстра? Если значение текстов Священного писания потенциально ничем не ограничено, каждый будет вкладывать тот смысл, какой ему нравится. И, во-первых, это сводит на нет способность религии быть ориентиром в жизни, потому что ориентир — это нечто жесткое, отличное от себя самого. Корабль в море, чтобы определить направление, ориентируется на маяк, звезды, компас, который указывает на север, — он не может ориентироваться сам на себя. А во вторых Sola Scriptura подрывает социальную функцию религиозной морали, потому что теперь мораль может быть любой. И в этом заключается парадокс протестантизма: он хотел вернуть христианство к чистоте и простоте Евангелия, но в итоге привел к появлению тысяч спорящих между собой конфессий, каждая из которых претендует на правоту.
Помимо протестантской реформации Ренессанс становится толчком для развития науки, философии и общественной мысли. В Ренессансе у нас появляется книгопечатание, Коперник и Галилей пишут свои труды по устройству космоса. Ренессанс становится своего рода мостиком к Просвещению. В Просвещении уже главными ценностями, на замену традиций, становятся научная истина, свобода, справедливость, частная собственность, индивидуализм. Теперь нам, например, не нужна божественная мораль — мы сами можем договориться об общих правилах поведения посредством общественного договора. Теперь нам не нужна религиозная космология — мы сами будем познавать мир через логику и эмпирику. Нам не нужны христианские наставления, чтобы определить, что делать со своей жизнью — мы сами можем это решить, например, исходя из принципов утилитаризма, то есть основываясь на том, что выгодно, что доставляет нам наибольшую полезность.
Отчасти, конечно, модерн можно считать бунтом против традиции (и во многом так оно и было), но в модерне все же был и существенный позитивный элемент: он не просто отрицал религию, традиции, старые ценности, но и предлагал кое-что взамен. Модерн определялся не только и не столько через отрицание старого, сколько через замещение его новым. Думаю, вряд ли кто-то станет спорить, что текущий уровень развития всей нашей цивилизации, все наше технологическое процветание — это практически целиком и полностью заслуга философии Просвещения.
И все же в этой философии была одна на первый взгляд незаметная, но очень глубокая трещина. Если христианство предлагало весьма простой и понятный ответ на вопрос «как жить эту жизнь», то единственный ответ, который дает модерн — это «живите как хотите, вы же свободны». Но справедливости ради, это не вполне ответ. Это скорее уход от ответа, потому что «да, это здорово, что я могу использовать свою свободу как угодно, но … как? На основе чего я должен принимать это решение?». Свобода сама по себе не содержит указания, как ее использовать, а без такого понимания, свобода очень быстро превращается в пустоту. Утилитаризм и гедонизм как жизненные ориентиры хорошо выглядят только на бумаге, в реальности они очень быстро рассыпаются при первом же серьезном кризисе. Но не буду сейчас подробно на этом останавливаться.
Так или иначе, традиция начала заметно проигрывать модерну примерно с середины 19 века. В 1859 Дарвин публикует «Происхождение видов» и тем самым окончательно хоронит всю христианскую космологию, уже полуживую после Коперника, Галилея, Ньютона и прочих. Научный материализм процветает, мораль относительна, свобода абсолютна, общественный договор, либеральная демократия, tabula rasa, каждый человек это чистый лист — все прекрасно! И вот, несмотря на все это стремительное научное и технологическое развитие, несмотря на общий рост благосостояния населения, распространение медицины, образования, транспорта, средств связи, несмотря на все это, при переходе от традиции к модерну у нас осталась на месте Бога огромная зияющая пустота. И эту пустоту пытались заткнуть всем, что попадалось под руку. В первую очередь, конечно, ее пытались заткнуть радикальными политическими идеологиями, которые как раз с середины 19 века начали появляться как грибы после дождя. Каждый раз эти идеологии, абсолютно в духе всех религиозных традиций, обещали вечное блаженство в национал-социалистическом или коммунистическом раю, но по какой-то причине каждый раз приводили лишь к геноцидам, трудовым лагерям, культурным революциям и террорам всех сортов.
Во многом именно эти жуткие события 20 века привели к тому, что с 50-х годов разочарование идеями модерна начало расти и постепенно уходить в массы. Помимо того, что мы увидели реальный облик политических утопий, у нас растет остро ощущаемое отчуждение от всего этого огромного технологически-совершенного бюрократического мира, которому в общем то нет до нас никакого дела. Мироощущение модерна было очевидно в кризисе к середине прошлого века и одним из своего рода «ответов» на этот кризис стал постмодерн.
Точно также как модерн отрицал традицию, постмодерн отрицал те ценности, которые предложил нам модерн. Теперь не только религия и семья не имеет ценности, но также и нация, научный прогресс, индивидуальная свобода, материальное благополучие. Постмодерн весьма успешно деконструировал каждый большой нарратив, который хоть как-то обеспечивал человеку чувство ориентации и смысла в модерне: патриотизм нам внушают лишь для того, чтобы люди, не задавая вопросов шли на войну; религия — способ контролировать массы и прививать им покорность; семья — лишь привычка, доставшаяся нам по наследству, которую мы бездумно воспроизводим, не задавая вопросов, и которая уже не представляет собой ничего кроме банального сожительства; капитализм и прогресс — способ власть имущих эксплуатировать всех остальных. Любые ценности, которые ты считаешь своими, на самом деле тебе внушили корпорации и политики исключительно чтобы тобой было легче управлять. Система создает иллюзию выбора, и ты чувствуешь себя свободным человеком, когда выбираешь Принглс вместо Лейс, когда голосуешь за одну партию на выборах, а не за другую. «Тебя» в постмодерне не существует. Ты — лишь контейнер для идеологий и массовой культуры. Ты свободен только в тех в рамках в которых тебе было позволено ощущать себя свободным.
Так постмодерн отобрал у нас последние оставшиеся ценности. У нас не остается буквально ни одного ориентира в жизни, ничего настоящего, твердого и реального, все рассыпается в деконструкции. При этом, в отличие от модерна, постмодерн не предлагает ничего взамен. Он просто говорит: мир уродлив, мир полон лжи и лицемерия, все есть лишь фасады и декорации, все носят маски, никакой истины не существует и ничто не имеет смысла, не существует ничего кроме денег и власти, всю твою жизнь за тебя уже выбрал кто-то другой, но ты об этом никогда не узнаешь. И никакого выхода из этого положения нет. Кроме разве что бунта. Но бунт в постмодерне априори обречен и ни к чему не приводит. Скорее всего, даже этот твой, как тебе кажется, смелый бунт против системы тоже является продуктом самой этой системы, элементом плана.
Бунт в модерне — это может быть политическая революция против тирании монархов, или научная революция против христианского догматизма, революция ради свободны и истины. Но бунт в постмодерне — это отчаянная попытка проснуться лишь для того, чтобы обнаружить, что ты все еще спишь. И когда ты снова проснешься, то снова обнаружишь, что это лишь другой сон. И сколько бы раз ты не просыпался, ты всегда будешь во сне. И ты не знаешь, существует ли там какая-то реальность за пределами сна, потому что ты никогда не проснешься на самом деле.
Постмодерн оставляет нас в абсолютной пустоте, в полнейшем вакууме смысла. Человек постмодерна полностью лишен воли, он есть лишь проекция и инструмент системы, он живет в пустом мире, и он сам пустой внутри, он наполнен только тем, чем его наполнила система, он — зомби. Именно философия постмодернизма, ушедшая в массы как раз на границе тысячелетий, о чем я подробно расскажу в другой раз, именно она стала причиной, почему такой образ как зомби вдруг вспыхнул в популярной культуре и почему он стал восприниматься нами как реальный. Или, другими словами, образ зомби — это один из множества образов, которые возникли в искусстве в рамках распространения постмодернистских идей.
Эпидемия зомби — это эпидемия, которая началась в модерне и пришла к кульминации в постмодерне. Никакого смысла, никаких ценностей, никаких целей, никакой истории уже нет в принципе. Единственное, что осталось — это потребление и цинизм, а также извращение и высмеивание всего, что когда-либо считалось ценным.
И, как и сама философия постмодерна, миф о зомби не дает ответа, что нам делать в этой зияющей пустоте. Зомби-миф лишь указывает на наличие кризиса, он не говорит, как выйти из него. Но он задает правильный вопрос. Что останется, если мы откажемся от всех традиций, всех ценностей, всех ритуалов, от любой морали? И… останется ли хоть что-то? Если мы откажемся от любых ограничений и условностей нашей цивилизации — будет ли это абсолютная свобода или абсолютная деградация? И получим ли мы сверхчеловека в итоге … или мы получим … зомби?
